Край земли. Затерянный рай - Страница 39

Казарма уже виднелась среди изогнутых крон деревьев, и до нее оставалось несколько сотен шагов, как вдруг на узкой лесной извилистой тропе возник Антонио Квалья. Он двигался ей навстречу и остановился, опершись на посох, тяжело дыша и морщась от боли в ноге.

– Тони? – выдохнула остановившаяся Собески. – Что ты здесь делаешь?

Вопрос был совершенно неуместен. Она прекрасно понимала, что он здесь делал, после того как обнаружил ее отсутствие и понял, куда и зачем она пошла, несмотря на угрозу зверя.

– Оливия, ты знаешь итальянский язык? – зло спросил Квалья.

До своей командировки в Россию Собески знала лишь родной язык и немного понимала русский, поскольку в колледже дружила с девочкой Миллой из еврейской семьи, эмигрировавшей после развала СССР откуда-то из Украины. Сейчас, после стольких лет здесь, она знала русский язык в совершенстве. Но перед ней никогда не вставала необходимость познать романтичный язык жителей Апеннинского полуострова.

– Нет, – коротко ответила Оливия. – А что?

– Хорошо, что не знаешь, и жаль в то же время, – кивнул Квалья и тут же разразился отборной неаполитанской бранью.

* * *

Их чаще по-старинке называли камчадалами. Чуть реже более научным и современным термином – ительмены. Александр Цой всех коренных камчатцев ласково называл чукчами или зёмами, то есть земляками, за схожие у него и представителей местных народов черты лица. Хотя, конечно, это обобщение. Имеющиеся в оставшихся от цивилизации краеведческих книгах свидетельства исследователей гласили, что ительмены появились на Камчатке задолго до других племен, чукчей или коряков. Но именно ительмены жили здесь еще в те времена, когда Северный Ледовитый океан был отделен от Берингова моря и Тихого океана сухопутным мостом, соединяющим северную Азию с Северо-Американским континентом. И тем природным, естественным мостом, ушедшим под воду после окончания великого ледникового периода и эпохи мамонтов, предки местных жителей пользовались охотно и часто. А меньше ста лет назад вообще стало ясно, что ительмены и североамериканские индейцы – дети одного древнего народа. Представители коренных народов не часто выбирали городскую жизнь с ее условностями, правилами и излишней суетой, предпочитая камчатские просторы и дары дикой природы, которыми она щедро одаривала людей. Тем не менее одна семья ительменов в Вилючинске жила. Занимались они семейным бизнесом. Производили самобытные сувениры для туристов. Отец, к тому же, работал в рыбнадзоре и регулярно ловил браконьеров во время нереста красной рыбы, численность которой в ту пору была куда меньше современного изобилия. После катастрофы семье пришлось уйти далеко в сопки. И не просто так. В их дом наведались представители одной из банд. Четыре человека. Все четверо остались лежать на пороге с простреленными из охотничьих ружей телами, а семье пришлось в спешном порядке уходить от неминуемой расправы. Зная традиции и уклад жизни своего народа, они без особого труда смогли прожить годы в дикой природе, а позже, накануне того, как приморский квартет достаточно озверел от царимых в ту пору порядков, чтобы бросить этому вызов, они вышли на контакт с квартетом. Конечно, не без помощи самого загадочного и авторитетного жителя Вилючинска – Евгения Сапрыкина. Вернулись они в свой дом, когда с бандами уже было покончено, чему они сами также поспособствовали немалым образом. Прошли годы. Не стало уже главы семьи и его супруги. Выросли их дети. Дочь Жанна и сыновья Борис и Митя, которого родители, возможно, назвали в честь морского бога ительменов, носящего имя Митг. Именно они прибыли ближе к обеденному часу в Приморский, вместе с Сапрыкиным. Александра Цоя они любили и без стеснения тоже называли чукчей, а еще словом «мэтскай», что в переводе с их родного языка означало «медведь». Бывая в Вилючинске, Цой частенько гостил у них в доме и постоянно играл с детьми Жанны, которая в семье теперь была старшей. К их дружбе располагало и общее прошлое, связанное с избавлением выживших от банд.

– Ах вы, чукчи мои ненаглядные! – радостно вскинул руки Александр, встречая делегацию из Вилючинска.

Двадцатисемилетние близнецы Борис и Митя переглянулись и разом расхохотались, громко и заразительно. Жанна спрыгнула с телеги и крепко обняла Цоя. Настолько крепко, что тот закряхтел:

– Кости переломаешь…

– Не боись, я аккуратно, – хохотнула Жанна, похлопав Александра по плечу.

– Ох, и сильна же чертовка, – подмигнул ей Цой. – Хорошо, что я не твой муж.

– А то! Враз бы у меня похудел, Мэтскай!

– Я не толстый. У меня кость широкая, – отмахнулся Цой. – Где Женька Гора?

– Суд еще не закончился. Позже будет.

Александр кивнул и указал в сторону школы.

– Хорошо. Андрей у себя. Дожидается вас.

Жанна с братьями направились в здание, а Цой взглянул на Евгения Сапрыкина. Тот продолжал сидеть в телеге, дымить трубкой и вертеть в руках кубик Рубика.

– Дядя Женя, поделись табачком, а?

– Курить вредно, – проворчал Сапрыкин, хмурясь и проворачивая грань кубика.

– А сам чего пыхтишь тогда?

– Я уже старенький. Мне до фонаря.

– Да не жмись ты. Отсыпь табачку.

– В рюкзаке, – махнул за спину рукой Евгений Анатольевич.

Александр торопливо схватил внушительных размеров рюкзак Сапрыкина и, найдя там пухлый кожаный кисет с табаком, нетерпеливо набил им свою трубку и закурил.

Сокрушающий внутренности кашель не заставил себя долго ждать, и Цой разразился им после первой же затяжки.

– Йокарный бабай… где ты взял этот табак?.. – простонал Александр, откашлявшись и утирая выступившие слезы.