– Давай, передай. Средний вперед и курс на выход в Тихий океан.
– Что? – удивился Никита. – Так если все закончилось, может, нам развернуться и идти уже в Сельдевую?
– Ничего еще не закончилось. Сейчас эти потоки будут сталкиваться в бухте и создавать водовороты. Лучше держаться от них подальше. Как пройдем мыс Станицкого, развернемся и пойдем обратно. Тогда все должно затихнуть. И не спорь со мной, черт тебя дери!!! Я один среди вас соображаю в этом!!!
Лишняя вода покидала бухту, и тральщик, покачиваясь, скользил в этом потоке. После всего произошедшего возвращаться в океан панически не хотелось, как не хотелось проходить мимо Трех Братьев. Но теперь корабль лучше слушался управления и держался от них на почтительном расстоянии. Сдуваемая с трех скал легким бризом вода образовала вокруг них взвесь из микроскопических капель, и вдруг там зажглись, как забытые новогодние гирлянды из детства, радужные мосты.
– Красота-то какая, – злобно проворчал Андрей Жаров и сплюнул за борт.
На полусогнутых, дрожащих ногах к нему приковылял Самсонов.
– Не зли Посейдона. Не плюй в океан, – устало вздохнул он.
– Чокнутый старик, ты же сам его только что последними словами материл! – Андрей возмутился.
– Ну, мы с ним старые приятели. Мне можно, – отмахнулся мичман и плюхнулся на палубу, свесив ноги за борт. – С меня ботинки смыло, зараза. Хорошие ботинки были.
– Ты откуда немецкий язык знаешь, кстати? – покосился на него Жаров.
– С чего ты взял, что я знаю немецкий язык?
– Да ты же только что горланил песню на немецком, как Тилль Линдеманн из «Раммштайна»!
– А, ты про это… – кивнул Самсонов. – Еще до того, как я поступил в мичманскую школу в Кронштадте, я срочную служил матросом в Ростоке. Это в Восточной Германии. Там у нас военные корабли базировались когда-то. Ну, вот там я с немецкими камрадами и выучил эту песню. Да еще у меня какой-то предок, кажется, из поволжских немцев. Но никакого Линдеманна я знать не знаю и в Рамштайне никогда не бывал.
Течение быстро вынесло тральщик обратно в океан. Следуя рекомендациям Самсонова, рулевой стал разворачивать корабль по большому кругу, поскольку волнение было еще сильное и резкий разворот мог поставить корабль под угрозу опрокидывания. Однако все обошлось, и теперь тральщик «Виктор Кочергин» взял курс на родную гавань.
Уставшие от перенапряжения люди с трудом верили, что они живы, как и в то, что десятки метров утесов, скал и берега слева и справа были накрыты бушующей водой совсем недавно. И вот снова за бортом проплывают Три Брата. С берегов и склонов стекали сотни ручьев, заполняя бухту мусором. Мимо проплывали сорванные молодые деревья, ветки, различный мусор. Вишневский с тоской глядел на все это, думая о том, что сейчас творится в Приморском и Вилючинске. Вот мимо проплывает деревянная телега. Она, кажется, из Вилючинска. Вот куча пластиковых бутылок. Это, скорее всего, с завода. Там их собрали со всей округи огромное количество. Большим количеством этих бутылок хотели заполнить пустующие трюмовые отсеки тральщика для лучшей плавучести во время возможного в будущем дальнего плавания, если в корпусе образуется течь. Плыли старые автомобильные покрышки, еще какие-то непонятные, но рукотворные предметы, вымытые, видимо, из окрестностей Петропавловска. А вот проплывает надутая автомобильная камера от грузовика. Никита вспомнил, что с ней резвились дети, купаясь в бухте под присмотром взрослых. Он с ужасом подумал о том, что сейчас происходит в общинах.
– Как же я не хочу увидеть среди всего этого человеческие тела, – мрачно произнес Андрей, подойдя к Вишневскому.
– Как и я, брат, – вздохнул Никита.
Мусора становилось все больше, и теперь возникла другая опасность, что «Виктор Кочергин» просто не сможет преодолеть эти барьеры. Кораблю пришлось снизить скорость и лавировать между крупными скоплениями деревьев.
– Смотри! – воскликнул Жаров, вытянув руку.
В воде плыло что-то, похожее на тела людей, однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что это просто одежда. Рубашки, куртки, брюки и многое другое.
Тем не менее то, что это оказалось вовсе не телами погибших, радости не прибавило. Сразу возникла мысль, что кто-то стирал одежду на берегу Авачинской бухты, когда его настигла страшная катастрофа.
Вооружившись большим багром, Самсонов подошел к краю борта и подцепил один из элементов одежды. Когда тот оказался у него в руках, он принялся с интересом разглядывать свой улов.
– Ты чего, Герман Палыч? – спросил Вишневский, глядя на то, как хмурится мичман.
– Я не пойму что-то. Это униформа. Но явно не наша.
Андрей и Никита подошли ближе и тоже стали разглядывать выуженный предмет одежды.
– И чья она, по-твоему? – спросил Жаров.
– Не пойму толком. На американскую военную похожа. Только откуда ей здесь взяться?
– Может, ее из океана принесло, вместе с цунами? – предположил Вишневский.
– Сомневаюсь, – вздохнул Жаров.
– Тогда откуда это здесь?
– Из квартиры Сапрыкина. У него же целый гардероб там имелся еще со стародавних времен. И американские мундиры, и канадские, и японские, и китайские. Увлекался он этим делом.
– А где живет Сапрыкин этот? – спросил Самсонов.
– В Вилючинске. На Кронштадтской, семь. На первом этаже в доме с медалью на торце. Он близко к берегу и довольно низко. Наверняка первые этажи сейчас были под водой.
– Да, но он, кажется, в сопки медведя ловить ушел. Разве нет? Жив ваш Сапрыкин.
Жаров покачал головой:
– Так-то оно так. Но бездомный теперь.