– Какой шнобель, ты читай нормально. Шноркель я написал. Шноркель.
– Ну, так ты пиши нормально. А то ты как доктор, который рецепт выписывает!
– Да чтоб тебя, – проворчал мичман и исправил надпись.
«Вы знаете про шноркель?»
Перископ не реагировал. Не повернулся ни влево, ни вправо.
– Может, от перископа отошли? – предположил Никита, разочарованный отсутствием ответа. – А что вообще такое шноркель?
– Эх ты, душа сухопутная. – Самсонов покачал головой. – Это такая труба, грубо говоря. Труба, разделенная на два канала. Ну, или сдвоенная труба, состоящая из двух отдельных труб, что, по сути, одно и то же. Это очевидно. Она служит для работы двигателей внутреннего сгорания под водой. Для забора атмосферного воздуха, для вентиляции, дыхания или заправки продувочных компрессоров, для отвода выхлопных газов. Потому и два канала. В один поступает воздух, из другого прут выхлопные газы. Лодка может находиться на перископной глубине, но дизельный двигатель будет работать. Нацисты под конец той войны больше ста лодок с такой штукой строили, но почти все они так и остались на верфях Данцига, а то, глядишь, получил бы Гитлер свою вундервафлю, но не успел, петух австрийский.
– Господи, Палыч, что вообще ты несешь?
Вода возле перископа заколыхалась, и из нее показалась еще одна труба. Гораздо большего сечения, чем перископная, и поднялась она даже выше, чем сам перископ.
– А это еще что? – изумленно выдохнул Никита.
Самсонов улыбнулся:
– А это ответ на наши вопросы. Это и есть шноркель. Итак, одну проблему мы решили. Люди в лодке от нехватки воздуха точно не умрут.
– А как насчет всего остального?
– Воды и пищи, полагаю, у них нет. Но это не критично. Проголодаться, возможно, успеют, но не сильно. Мы их вытащим. И все благодаря этой трубе.
– Но как?
– Дай подумать. – Самсонов почесал голову, глядя себе под ноги. Затем сложил ладони рупором у лица и заорал: – Захар!
– Да! – отозвались со стороны тральщика.
– Скажи этим бездельникам на корабле, чтоб собрали все мои инструменты, погрузили на шлюпку, спустили эту шлюпку на воду и гребли сюда!
– Хорошо!
– И поживей! А то я буду ломать им руки и ноги!
– Так и передам!
– Отлично, отлично… – засопел мичман и принялся снова чесать голову, теперь уже двумя руками. – Так… Так… Нужна солярка. И шланг. Очень длинный шланг. Инструменты… Инструментов в лодке должно было остаться много.
Он вернулся к доске и написал:
«Где инструменты ремонтной бригады?»
– Черт, Палыч, как, по-твоему, они могут на такой вопрос ответить? – скривился Вишневский. – Задай вопрос, на который можно ответить «да» либо «нет».
– Ладно…
«Инструменты у вас?»
Перископ ответил «да». Затем вдруг повернулся и ответил «нет».
– И что это, на хрен, значит? – развел руками Самсонов.
– Видимо, часть инструментов была в первом отсеке, – предположил Никита.
– Зараза… Слушай, а Грищенко, случайно, не в лодке?
Вишневский кивнул:
– Дементьев говорит, что он остался с Цоем, значит, скорее всего, в лодке. Да он ведь почти живет в ней.
– Уже хорошо. Даже отлично. Два солдата из стройбата заменяют экскаватор, а один матрос хреновый заменяет трактор новый.
– Это ты к чему вообще?
– Это я к тому, Никита, что Грищенко хреновый матрос. Но великолепный механик. Даже если у них нет нужных инструментов, он болты и гайки зубами крутить будет, это же очевидно. Хотя бы уже потому, что иначе я буду ломать ему руки и ноги. Он меня знает, задница ленивая.
К ним подошел Жаров.
– Ну, что тут у вас?
Никита кивнул на мичмана и усмехнулся:
– Наш Аквамен, кажется, опять нашел выход из безвыходной ситуации.
– Неужели? – удивился Андрей. – Такое возможно?
Мичман что-то писал на доске, и, похоже, это был не один простой вопрос, а целая инструкция.
– После того, как он нас вывел из цунами, мне почему-то кажется, что возможно, – с надеждой в голосе произнес Вишневский.
– Слышь, Палыч, может, тебе уже пора памятник поставить?
– Давно пора, – отозвался Самсонов, что-то сосредоточенно пишущий на доске. – Но дизайн я сам подскажу. Памятник должен быть высотой с Ключевскую сопку. На входе в Авачинскую бухту поставите. И чтоб я одной ногой стоял на одном берегу пролива, а второй на другом. И одной рукой я придерживаю свое хозяйство, которым писаю в океан. Для этого надо продумать систему водопровода в памятнике. Другой рукой я показываю палец океану. И пусть следующее цунами знает, с кем оно тут будет иметь дело.
Жаров поморщился:
– Какой же ты все-таки больной придурок.
– Мда… ребятки. Я от вас капельку почтения никак не дождусь, хотя и спас ваши диктаторские задницы сегодня. А вы про памятник… Пустые обещания. Популизм, я бы даже сказал. Это же очевидно.
Он отшатнулся от школьной доски и внимательно посмотрел на то, что написал:
«Отсоедините воздушный патрубок шноркеля от дизеля. В него мы опустим вам шланг и подадим солярку. Отсоедините выхлопной патрубок шноркеля и подсоедините его к системе продувки балласта. Грищенко знает, как это делается и где отсоединять».
Подумав немного, мичман дописал в самом низу:
«А то я буду ломать вам руки и ноги».
– Зачем выхлопной патрубок соединять с системой продувки? – спросил Никита.
– Когда они запустят двигатель, компрессоры начнут качать воздух, но выхлопные газы в это время уже будут потихоньку выдавливать воду из балласта. Это поможет сэкономить время и топливо.
– Но у них там освещения нет. Как они в темноте все это сделают?
– В лодке по несколько масляных ламп на отсек. Больше чем нужно. Сейчас, когда они получают атмосферный воздух через шноркель, могут смело ими пользоваться, без риска сжечь остатки воздуха. Это не проблема и, думаю, они это уже знают.