Он слишком устал, чтобы сейчас размышлять об этом. К тому же от мыслей о вулкане отвлекла Оливия. Она была во дворе и суетилась возле костра, готовя ужин. Михаил некоторое время наблюдал за ней украдкой, любуясь ее красотой, движениями и просто радуясь мысли, что, несмотря ни на что, в этом потерянном мире они нашли друг друга, наполняя жизнь смыслом. Ему вдруг представилось, что вокруг Оливии сейчас бегает пара детишек. Мальчик и девочка. И что это их дети. Но… Когда-то они боялись заводить детей. В первые годы после взрыва и в Приморском, и в Вилючинске иногда рождались дети с уродствами, порой несовместимыми с жизнью. Но, даже если и родится нормальный, здоровый ребенок, то в каком мире он будет расти и какое будущее его ждет? Однако многие годы спустя мысль о ребенке и несокрушимый инстинкт продолжить свой род все же взял свое. Михаил и Оливия сошлись на мнении, что будущее возможно. Более того, для того, чтобы это будущее действительно было возможным, должны рождаться дети. И они должны воспитываться людьми. И они будут созидать это будущее для себя и уже своих потомков. Михаил и Оливия решили дать жизни шанс, но… Это ведь не в возрасте дело. Им еще далеко нет пятидесяти. К тому же решение было принято еще до того, как им исполнилось по сорок лет. Возможно, тот самый взрыв что-то сделал с ними. Лишил возможности иметь потомство.
Крашенинникову стало совсем грустно. Он неторопливо направился во двор и прислонил велосипед к машине, которую уже много лет старательно восстанавливал.
– Миша! – Собески улыбнулась. – Ну, наконец-то! Я уже беспокоиться начала!
– Не о чем беспокоиться, милая. Все хорошо, – устало кивнул он, ответив своей улыбкой. – Не о чем беспокоиться.
Оливия подошла к нему и тут же шмыгнула носом:
– Боже, Майкл, ты такой грязный. И от тебя так рыбой несет… Почему от тебя пахнет рыбой?
– Поверь, Оля, я сам толком не знаю этого, – усмехнулся Крашенинников и почесал взъерошенную голову. – Я, пожалуй, пойду искупаюсь в Аваче. Заодно и одежду эту постираю.
– Только давай не долго. Ужин почти готов.
– Хорошо. А где Антонио?
– Он наверху. Как обычно. Опять возится со своей трубой.
Михаил нахмурился:
– Мы же договорились, что теперь находимся на улице или на первом этаже.
– Внизу не такой хороший вид на противоположную сторону бухты, – послышался голос из окна третьего этажа.
– Антон, черт тебя дери, ну мы же договорились!
– Не ругайся, папочка. Я скоро спущусь, – язвительно ответил Квалья.
Крашенинников покачал головой и направился внутрь. Взял чистую одежду, пару брикетов глины, которая играла роль мыла, и направился в сторону бухты.
От казармы до берега было чуть больше полутора сотен метров. Он пересек дорогу, спустился по небольшому склону и вышел на пляж. Вода в Авачинской бухте летом была достаточно теплой, чтоб можно было позволить себе регулярные купания. Раздевшись, он бросился в воду, тут же ощутив, как ленивые волны сбивают с него не только неприятный запах и грязь, но и уносят в сторону проблемы и мрачные мысли.
Уже начали сгущаться сумерки, и Оливия снова почувствовала беспокойство. Не слишком ли долго Михаил купается?
– Оля, ты не могла бы подняться? – раздался голос Антонио с верхнего этажа казармы.
– Что случилось? – испуганно отозвалась Собески. – Ты видишь Мишу?
Подзорная труба в окне чуть качнулась. Затем снова послышался голос Антонио:
– Он на берегу. С ним все в порядке. Я тебя по другому поводу зову.
– А что он делает?
Квалья вздохнул:
– Оля, он стирает одежду. Прости, но я не желаю за ним подглядывать. Он совершенно голый. Ты можешь подняться? Мне надо, чтоб ты кое на что взглянула.
– Сейчас…
Она нехотя вошла в дом и, поднимаясь по лестнице, опасливо поглядывала на потолки и стены, особенно заостряя внимание на местах, где после землетрясения отвалились свежие куски штукатурки.
Квалья ждал ее, глядя в подзорную трубу.
– Что ты хотел мне показать, Тони?
Антонио оторвался от прибора и придвинул второй стул.
– Взгляни. Это то, что ты видела вчера, или нет?
Оливия прильнула к окуляру, и перед ее взором снова предстал противоположный берег. Остатки света еще позволяли разглядеть нагромождения мачт и надстроек, затонувших в Петропавловском порту кораблей, тянущихся вдоль берега. На пологих склонах сопок, бывших некогда основанием города Петропавловск-Камчатский, чернели жуткие руины, напоминая о том, куда именно пришлась основная сила термоядерного удара. И среди этих руин снова блуждал крохотный призрачный огонек.
– Да, – тихо, сказала Оливия. – Это похоже на то, что я видела вчера.
Она вдруг напряглась, внимательно прислушиваясь к окружающему миру. Казалось, вновь завоют собаки и вспорхнут с деревьев все птицы. Именно это случилось после того, как она обнаружила накануне странную светящуюся точку. А потом земля начала сотрясаться. Но собаки не выли. И птицы вокруг не выказывали всеобщего беспокойства перед грядущей стихией. Однако страх не покидал рассудок. Слишком велика была сила, таившаяся под ногами людей, живущих на камчатской земле.
Огонек медленно двигался по бывшим улицам бывшего города, раскинувшимся ступеньками на склонах сопок, и чем больше темнело, тем отчетливей его было видно.
– Когда я это увидела вчера, было совсем темно, – произнесла Собески. – И совсем невозможно было понять, что же это такое.
– И что ты думаешь теперь, Оливия? – спросил Квалья. – Теперь ты видишь то же самое, но уже в контексте.
– Что-то происходит в городе? – осторожно спросила она, оторвавшись от зрительной трубы и взглянув на Антонио.