Край земли. Затерянный рай - Страница 94

Крашенинников опустился на бетонный обломок и сидел несколько минут, глядя на останки. Он вспомнил то последнее лето мира. Совсем недалеко отсюда, в аэропорту Елизово, он ждал рейс из Анкориджа. «Встречаешь вулканолога из Америки», – сказали тогда ему на работе. Он стоял в толпе встречающих и, чтобы быть узнанным, держал в руках большой лист бумаги, на котором его коллега из Неаполя, находившийся к тому моменту на Камчатке уже четыре дня, изобразил извергающийся вулкан. Антонио стоял рядом. Эта миссия была поручена Михаилу внезапно, за три часа до прилета рейса. И никто отчего-то не поставил его в известность, что за вулканолог к ним едет. Ну а Квалья, с которым они уже успели подружиться, всегда был его постоянным спутником. Они представляли себе немолодого, умудренного опытом и, возможно, уже очень седого ученого и шутливо гадали, на кого же он будет похож… Быть может, на Дональда Сазерленда или Тома Хэнкса. А вдруг это кто-то очень похожий на Пирса Броснана или Сэма Нила? В итоге они вдвоем сошлись на мнении, что было бы совершенно здорово, если бы этим ученым оказался вылитый Морган Фримен.

– Нет, нет! – засмеялся Тони. – Как назло, это будет Эдди Мерфи. Как в фильме «Чокнутый профессор»!

– О нет, только не это! – расхохотался Михаил.

– Ну, хорошо! Тогда Харрисон Форд!

– А он играл ученого? В каком фильме?

– Ну, ты даешь, Михель! А как же Индиана Джонс?! Он же профессор!

– Точно! Но четвертая часть отвратительная. Опять про плохих русских.

– Эту часть все ненавидят, Михель! Не только в России! Он пережил ядерный взрыв, спрятавшись в холодильнике! Проклятье, зачем строить убежища?! Покупайте холодильники!

– Отличный продакт-плейсмент! Интересно, какой марки эти холодильники? «Индезит»? Ну, хорошо. Значит, Харрисон Форд? Что-то мне подсказывает, что в таком случае он посмотрит на наш вулкан и скажет: «У меня о-о-очень плохое предчувствие насчет этого». Потом хлопнет тебя по плечу и спросит: «Верно, Чубакка?»

– А-ха-ха!!!

– А представляешь, подходит сейчас к нам Джеф Голдблюм и такой… «Э, э, э, хай…» А потом сделает паузу, выпучит глаза и… ШАХ-МАТ!

– А-ха-ха! – с новой силой залился смехом Квалья. – Боже, откуда это?! Напомни!

– «День независимости»!

– Ах да, «День независимости»! Шах-мат! Ставлю на Джефа Голдблюма! Вот это реально большая куча дерьма!

– За что ты его так, Тони?!

– Да нет же! Это его фраза из фильма «Парк Юрского периода»!

– Точно! – радостно воскликнул Крашенинников. – Как я мог забыть?! Конечно же «Парк Юрского периода»! Он возьмет стакан воды, выльет его мне на голову и скажет: «Это ХАОС!»

– А-а-а-ха-ха!!! Боже, Майк, прекрати! Люди вокруг подумают, что мы террористы!

– Угрожающе веселые террористы, Тони! Взрываемся безудержным весельем!

– А-а-ха-ха!

Эти двое совсем упустили из вида, когда к ним подошла молоденькая светловолосая девушка с большими наивными глазами и доброй улыбкой. Заметив ее наконец, два вулканолога притихли и уставились на девушку.

– При-вет, – улыбнулась она, по слогам выговаривая слово на русском языке. Затем указала на рисунок в руках Михаила. – Очень красива.

– О, синьорина! Чем два совершенно одиноких неженатых парня могут вам помочь? – сразу начал строить из себя мачо Антонио.

– Ждать ми? Менья?

– Простите, вы говорите по-русски? – спросил Михаил. – Вы с рейса из Анкориджа?

– Йес, Анкоридж. – Она кивнула. – Плохо говори русска ленгуидж.

– Ну что ж, а мы неплохо говорим по-английски, – улыбнулся Михаил, перейдя на понятный для прекрасной незнакомки язык. – Мы будем очень рады вам помочь. Но сейчас мы ждем ученого из США. Он прилетел вашим рейсом. Вулканолог.

Девушка несколько секунд глазела то на Крашенинникова, то на Антонио и вдруг заливисто рассмеялась:

– Но это я! Ученый вулканолог! Оливия Собески, – она протянула для рукопожатия хрупкую ладошку. – Работаю в Йеллоустонском национальном парке от Смитсоновского университета. Это меня вы встречаете.

Оконфузившиеся парни многозначительно переглянулись…

Наверное, с того самого мгновения, как Оливия засмеялась, он был навсегда покорен ее красотой, добротой и искренностью. Но сейчас Михаил думал не о ней. Он смотрел на кости и думал о том, что кто-то из толпы встречающих, что были тогда в аэропорту Елизово и стали свидетелями их глупого веселья, был сейчас здесь. Он думал о всемирно известных голливудских актерах, которых они перебирали в памяти, воображая, на кого будет похож их гость. Думал о том, что стало с ними. Что стало с теми простыми людьми во всем мире, что так же, как и они, любили голливудские фильмы и так же могли бы с легкостью узнать известные фразы персонажей этих фильмов. Михаил думал о том, сколько всего было в жизни вещей, которые объединяли миллионы людей во всем мире. И одной из таких объединяющих нитей были, быть может, и не самые гениальные, но все же яркие и запоминающиеся фильмы. А что еще объединяло? Улыбки, шутки, смех… Конкретно их троих, с разных концов мира, объединяли величие и тайны вулканов. Восхищение красотой, синее небо, яркое солнце, полуночные звезды, шум прибоя, музыка… Это все было общим. Таким человеческим. Но какие-то безумцы пронзили миллионы и даже миллиарды сердец гамма-излучением. А ведь большинству этих людей нечего было делить. Не из-за чего было враждовать. Многие из них могли бы стать настоящими друзьями, как он, итальянец и американка, ставшие семьей. Но все превратилось в груды костей. А те, кто выжил, носили в своих сердцах ненависть. И теперь он, Оливия и Антонио – изгнанники в мире, где осталось слишком мало людей.